Адвокат, рожденный революцией

Брауде Илья Давидович (1885 – 1955) – известный российский и советский адвокат, член Президиума Московской коллегии адвокатов

В судьбе самого известного адвоката 30-40-х годов прошлого века Ильи Давидовича Брауде немало неожиданных поворотов. Родился он 1 января 1885 г., в светлый новогодний праздник, однако со сменой календаря день рождения пришлось отмечать 13-го. И вся дальнейшая жизнь, похоже, прошла под этим двойным символом: внешнего благополучия и внутренних терзаний.

Детство И. Брауде прошло в помещичьей усадьбе под Оршей в Белоруссии, где отец служил управляющим. Среднее образование Илья получил в Могилевской гимназии, продолжил учебу на юридическом факультете Петербургского, затем Московского университета. Недолго поработал в окружных судах Ашхабада и Пензы, в 1911 г. стал помощником присяжного поверенного в Москве, в 1915 г. начал самостоятельную практику. Через год был мобилизован в действующую армию. Неожиданно для близких и коллег-адвокатов, принял и поддержал власть большевиков. Правда, в партию так и не вступил. В рядах Красной армии участвовал в подавлении Куреневского восстания, дрался с мятежниками Н. Григорьева в Украине, в Семипалатинске командовал частями продвойск.

По окончании Гражданской войны опытный руководитель и юрист оказался нарасхват: его приглашают на работу в Высший совет народного хозяйства, снова посылают в Украину – начальником угрозыска, членом военного трибунала, верховным следователем... Но как только было принято майское 1922 г. Постановление ВЦИК «Об адвокатуре», И. Брауде прервал блестящую карьеру и подал заявление в Московскую коллегию защитников.

Уже 22 июля он был принят с распределением в юрконсультацию по уголовным делам. Это была его стихия – защита в процессах, связанных с бытовыми неурядицами, особенно если преступление обусловлено необычным психо-эмоциональным состоянием человека. Рассказывают, что в суды с его участием люди ходили, как на спектакли. Сам Илья Давидович считал наиболее показательным в этом плане дело о покушении некоего капитана на убийство соседей по коммунальной квартире.

Обычно напряженная атмосфера коммуналки в этом случае осложнялась тем, что пострадавшие муж и жена вознамерились освободить для себя соседнюю комнату, для чего чинили ее жильцам всякие пакости, и те съезжали от греха подальше. Не пощадили они и нового квартиранта – то туалет на целый день закроют, то продукты на кухне испортят. Не помогли ни обращения в жилконтору и милицию, ни попытка вызвать обидчиков в суд. Однажды капитан не сдержался и высказал соседу все, что о нем думает. А тот возьми да и стукни его половой щеткой. Они сцепились, а подбежавшая соседушка... плеснула на капитана кипятком. Потеряв контроль над собой, тот выхватил наган... Ознакомившись с делом, адвокат пришел к выводу, что в момент преступления подзащитный находился в состоянии аффекта, вызванного неправомерными действиями потерпевших. Суд, однако, учел его доводы лишь частично, приговорив офицера к условному наказанию. Но Брауде не согласился и обжаловал это решение Генпрокурору СССР. Приговор был опротестован, и дело прекратили за отсутствием в действиях обвиняемого состава преступления.

Но предпочтение преступлениям на бытовой почве адвокаты той поры отдавали не только из-за профессионального интереса. Любой аварии или проступку должностного лица органы НКВД стремились придать политическую окраску, и самый заурядный конфликт превращался в разоблачение вражеских происков. Малейшая попытка защитника доказать в суде обратное могла обернуться обвинениями в политической близорукости, а то и в пособничестве преступникам. Понимая это, Илья Давидович каждый раз искал единственно возможную линию защиты, которая могла хоть как-то облегчить судьбу подзащитного.

В 1930-е гг. репрессивная составляющая уголовной политики государства усилилась. Чтобы прикрыть фальсификации громких политических процессов, адвокатура должна была сыграть свою роль. И Брауде, один из первых советских адвокатов, был избран для такой роли. Заранее срежиссированные, не имеющие ничего общего с правосудием процессы принесли ему лишь чувство вечного страха за собственную судьбу. Не они составили ему прижизненную славу – напротив, назначение для участия в политических расправах произошло потому, что власть желала прикрыть беззаконие авторитетом известного адвоката. Он участвовал в процессах «Промпартии», «Союзного бюро меньшевиков», «Параллельного троцкистского центра», «Правотроцкистского блока», но был лишен права на собственное мнение: встречи с заключенными не разрешались, сомневаться в истинности обвинения запрещалось. Но и отказаться от защиты было нельзя, ибо на скамье обвиняемых мог оказаться сам защитник. Единственной дозволенной линией защиты было ограничение вины исполнением чужих планов. Так, защищая на втором Московском процессе (в деле «Параллельного троцкистского центра») в январе 1937 г. бывшего начальника управления Южно-Уральской железной дороги И. Князева, Брауде заявил, что «основной виновник преступлений Князева – тот, кто является творцом гнусного явления, называемого троцкизмом, презренный Троцкий». Хотя робкие заявления адвокатов никак не отражались на вынесении заранее спланированных приговоров.

Но Брауде продолжал работать. В 1942 г. он защищал солдата, который сфабриковал атрибуты Героя Советского Союза, и просил суд дать возможность обвиняемому искупить вину на фронте. Суд внял адвокату: солдат был отправлен в штрафбат, дошел до Кенигсберга и заслужил боевые ордена и медали.

Во время войны И. Д. Брауде был прикомандирован в качестве лектора к Центральному дому Красной армии и к одному из отделов Наркомата обороны. В 1944 г. он защитил диссертацию по проблемам судебно-психиатрической экспертизы в уголовном судопроизводстве. Был награжден орденом «Знак Почета» и медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». До конца жизни И. Д. Брауде активно участвовал в жизни родной коллегии, много лет был членом ее президиума, делился богатым опытом. Особенно наставлял молодых коллег не мириться с трудностями, предостерегал от поспешного прекращения борьбы за судьбу подзащитного. Своим кредо он считал «Судебная ошибка – всегда ужасная вещь. А для адвоката, в ней участвовавшего, это конец карьеры». Умер Илья Давидович в Москве в 1955 г.

**Отзывы современников**

Из книги Руты Марьяш «Калейдоскоп моей памяти»:

«Однажды, в начале 50-х, в кассационной инстанции в Вильнюсе я услышала выступление известнейшего советского адвоката Ильи Брауде. Он защищал женщину-еврейку, которая после войны была опознана как помощница надзирательницы в нацистском концлагере. Речь Брауде была красочной и убедительной, я слушала его с благоговением, но и здесь присутствовали заискивающие нотки, так часто звучавшие из уст рядовых советских адвокатов. Защитник в уголовном процессе воспринимался судом как пустая, порой досадная формальность, и это не могло не отразиться на качестве судебных выступлений. Судьба подсудимого чаще всего уже была предопределена, и никакие психологические экскурсы, положительные характеристики, справки о состоянии здоровья, семейном положении, занятиях спортом или в кружках самодеятельности не могли повлиять на исход дела».

Из воспоминаний композитора Тихона Хренникова:

…1937 год. Были арестованы два моих брата – Николай и Борис. Обвиняли их в контрреволюционной деятельности – печально известная 58-я статья, по которой сидело большинство в стране. Я стал повсюду писать письма и прошения. Требовал, чтобы это дело передали в открытый суд. Согласие пришло только на Николая. Мне посоветовали обратиться за помощью к известному адвокату Илье Брауде. Он дал согласие, запросив очень большой гонорар. Таких денег у меня не было, но выручили друзья, дали взаймы.

Из Ельца Николая перевели в Орловскую областную тюрьму. Мы с Брауде поехали в Орел. Илья Давидович после встречи с братом в тюрьме сказал, что его ужасно истязали. Сам факт приезда знаменитого адвоката в заштатный город и выступление его на суде с яркой речью заставило тех, кто писал доносы, выступить в качестве свидетелей и, естественно, отказаться от своих показаний. Николая оправдали прямо в суде и отпустили домой. Для того времени это был редчайший случай, а может быть, единственный. Брат вернулся больной, измученный, и через несколько лет умер.