Максим Винавер ? адвокат, подаривший миру Шагала

Максим Моисеевич Винавер родился в 1863 г. (по другим данным – в 1862 г.) в Варшаве. Данных о его детстве и юности крайне мало. Известно лишь, что М. Винавер в 1881 г. окончил 3-ю Варшавскую гимназию и поступил на юридический факультет в Варшавском университете. По окончанию университета в 1886 г. он подготовил работу «Исследование памятников польского обычного права XIII века». В тот же год Максим Моисеевич переезжает в Петербург и становится помощником присяжного поверенного.

По словам современников, юриспруденцию он избрал отчасти потому, что «еврею в России эта карьера была менее затруднена, отчасти к тому вели его многие качества: владение ораторским искусством, до афоризмов, умение говорить увлеченно, аргументировать богато, сильный юридический диагноз, аналитический ум, чутье к настроению зала и суда». Однако, несмотря на блестящие задатки оратора, острый ум и недюжинные познания в юриспруденции, Максим Винавер долгое время (почти 18 лет) не мог стать присяжным поверенным из-за фактического запрета допускать в сословие адвокатов лиц иудейского вероисповедания. Впрочем, это не помешало Винаверу стать крупным специалистов в области гражданского права. И действительно, эта сфера юриспруденции в отличие от политических и уголовных дел была, так сказать, наиболее удалена от государственных интересов. Первые же его работы похвалил сам Пассовер. Очень скоро Максим Винавер стал известен не только как теоретик, но и отличный практик, разбирающийся в тонкостях наследования, дарения, составления договоров и прочих сугубо цивилистических отраслях права. «Легко прославиться на защите уголовной — тут реакция прессы, публики, а знаменитость цивилиста достигается трудно: его могут оценить только судьи да коллеги. Как еврея Винавера долго не пускали в звание присяжного поверенного, все держали в «помощниках», — но и он умел отыграться на Сенате: так выступить там, что сенаторы немели. И вел их инициативно: то в защиту их же традиции против новшеств, то в защиту нововведений против традиции, — однако всегда к тому решению, которое Винавер считал нужным», — писал Александр Солженицын.

Лишь в июле 1904 г. Максим Винавер официально стал присяжным поверенным. Шагая в ногу со временем, он начал активно проводить защиты по уголовным делам, которые были связаны с отстаиванием прав евреев. И это ему удавалось так же успешно, как и вести гражданские дела. Например, именно Винавером была организована в Вильно защита Блондеса, обвиненного в ритуальном убийстве. Дело было выиграно. После погрома в Гомеле в 1904 г. Винавер выступил гражданским истцом от имени пострадавших евреев — во главе группы адвокатов покинул процесс, обвинив суд в пристрастности.

На научном поприще достижения Максима Винавера также значительны. В частности, он читал лекции в новом Брюссельском университете и Парижской высшей школе общественных наук. С 1895 г. регулярно печатался в «Журнале Министерства Юстиции», «Праве», «Вестнике Права», «Вестнике Европы». В сферу его интересов как ученого входили история русского гражданского права («К вопросу об источниках Х т.»), некоторые вопросы из общей теории права (о дарении, о кодификации), история адвокатуры («Очерки об адвокатуре», 1902). Вместе с В.Д. Набоковым в 1904–1906 Максим Винавер был редактором журнала Санкт-Петербургского юридического общества «Вестник Права», возглавлял гражданское отделение этого общества. А с 1909 г. участвовал в редактировании «Трудов Санкт-Петербургского юридического общества». В 1913–1917 издавал журнал «Вестник гражданского права».

Прославился Максим Винавер и как политик. Осенью 1905 г. он был в числе основателей Конституционно-демократической партии народной свободы (кадетов) и председательствовал на учредительном съезде в Москве, войдя в члены ее ЦК. А уже в 1906 г. адвокат был избран в I Государственную Думу от Петербурга и стал одним из руководителей кадетской фракции. После разгона Думы Винавер, как и другие ее члены, подписал Выборгское воззвание с призывом отказаться от уплаты налогов и поставки рекрутов, за что был приговорен к 3-месячному заключению в «Крестах» и лишен политических прав. Не имея возможности избираться в Думу последующих созывов, он тем не менее не прекратил политической деятельности, активно участвуя в работе ЦК и партийных съездах.

В конце 1917 г. Винавер арестовывается Военно-революционным комитетом, однако был отпущен после допроса. Решая не испытывать более судьбу, адвокат покидает Петроград. Некоторое время Винавер обитает в Москве, отстаивая союз со странами Антанты. А потом через Киев перебрался в Крым, где при германской оккупации жил с семьей в Алуште. Некоторое время даже выступал в роли министра внешних сношений при Крымском (краевом) правительстве. О своей деятельности в этот период Винавер впоследствии готовил книгу «Наше правительство. (Крымские воспоминания 1918–1919 гг.)», которую не успел закончить. Она была издана его сыном Евгением в 1928 г. в Париже.

После вторжения на полуостров Красной Армии Краевое правительство переезжает в Севастополь, готовясь к эвакуации. И 15 апреля 1919 г. М.М. Винавер вместе с семьей и коллегами покидает Крым на греческом судне «Надежда», следующем в Пирей. За границей Винавер примкнул к левому крылу кадетской эмиграции, возглавил парижский комитет партии кадетов, присутствовал на совещании членов Учредительного собрания (Париж, 1921). Скончался М.М. Винавер в Ментон-Сен-Бернаре (Франция) в 1926 г.

Отзывы современников

«Богатство и славу приобрел благодаря способностям, большому уму, исключительной энергии и работоспособности»

Князь Владимир Оболенский, депутат I Государственной Думы:

«Максим Моисеевич Винавер — антипод Набокова. Уроженец Польши, он вырос в небогатой еврейской семье и в университете должен был содержать себя собственным трудом. Окончив университет, склонен был посвятить себя научной работе, но этому помешало его еврейское происхождение. Став поневоле адвокатом, вскоре сделался одним из самых видных цивилистов петербургской адвокатуры. Богатство, славу, положение в обществе приобрел исключительно благодаря громадным способностям, большому уму и исключительной энергии и работоспособности.

Никто лучше Винавера не мог логически доказать наименее доказуемое. Речи его были блестящи по форме и насыщены содержанием. Все в них было четко, выпукло и убедительно. Он с необыкновенной легкостью умел затушевывать слабые стороны защищаемого им положения и направлять мысль слушателей на их сильные стороны.

Чрезвычайно обходительный в личных отношениях, умевший, если нужно, незаметно польстить своему собеседнику и поиграть на слабых струнах его души, Винавер был незаменим в переговорах с другими политическими группами, в особенности с левыми. Своей тонкой диалектикой он добивался совершенно удивительных результатов, заставляя своих противников сдавать позицию за позицией и при этом внушая им, что не они ему, а он им уступил. Его природный ум и естественная тактичность не могли скрыть мелкого тщеславия. Оно выпирало наружу по каждому поводу»

Винавер и меценатство

Марк Шагал: «Он был мне как отец»

Максим Винавер получил большую признательность не только со стороны современников, но и потомков. А все благодаря кратковременной, но очень серьезной поддержке молодого таланта Марка Шагала – одного из самых известных представителей художественного авангарда XX века. После смерти Винавера Шагал писал:

«В то время меня представили г-ну Винаверу, известному депутату. В его окружении были отнюдь не только политические и общественные деятели. С величайшей грустью признаю, что в его лице я потерял человека, который был мне близок, почти как отец.

Помню его лучистые глаза, брови, которые он медленно сдвигал или поднимал, тонкие губы, светло-шатеновую бородку и благородный профиль, который я — по своей несчастной робости! — так и не решился нарисовать. Несмотря на всю разницу между моим отцом, не уходившим от дома дальше синагоги, и г-ном Винавером, народным избранником, они были чем-то похожи. Отец родил меня на свет, Винавер сделал из меня художника. Без него я, может быть, застрял бы в Витебске, стал фотографом и никогда бы не узнал Парижа.

В Петербурге я жил без всяких прав, без крыши над головой и без гроша в кармане… Еле-еле сижу на стуле, на самом кончике. Стул, и тот не мой. Стул есть, комнаты нет. Да и посидеть спокойно не могу. Мучает голод. Завидую приятелю, получившему посылку с колбасой...

И вот Винавер поселил меня неподалеку от своего дома, на Захарьевской, в помещении редакции журнала «Заря». Каждый день, поднимаясь по лестнице, он улыбался мне и спрашивал: «Ну, как дела?»

…Винавер был первым, кто купил у меня две картины. Ему, адвокату, знаменитому депутату, понравились бедные евреи, толпой идущие из верхнего угла моей картины за женихом, невестой и музыкантами.

Как-то раз он, запыхавшись, ворвался в редакцию-студию и сказал мне:

– Отберите побыстрей лучшие работы и несите их ко мне. Вами заинтересовался один собиратель.

Сам Винавер явился ко мне — я был так ошарашен, что не нашел ничего стоящего. А однажды Винавер пригласил меня к себе на пасхальную трапезу. Блеск и запах зажженных свечей смешивались с темно-охристым лицом Винавера, отблески разбегались по всей комнате. Его улыбчивая жена, распоряжавшаяся обедом, словно сошла с фрески Веронезе. Блюда красовались на столе в ожидании пророка Илии.

И еще долго при каждой встрече Винавер улыбался и осведомлялся:

– Ну, как дела?

Показать ему мои картины я не решился: вдруг не понравятся. Он часто говорил, что в искусстве он профан. Впрочем, профаны — лучшие критики.

В 1910 году он купил у меня две картины и взялся платить ежемесячное пособие, позволившее мне жить в Париже. Я отправился в путь.

И через четыре дня прибыл в Париж».