«Будем резать на кусочки»: освобожденный из плена боевиков рассказал о жутких пытках

Пулеметчик из батальона «Айдар», два года находившийся в плену у боевиков «ДНР», рассказал «ФАКТАМ» о том, через что ему довелось пройти.

27 декабря состоялся самый масштабный обмен пленными между Украиной и ОРДЛО. В тот день 73 украинца покинули оккупированные территории, где их содержали в скотских, без преувеличения, условиях.

Расспрашивать бывших военнослужащих и бойцов добровольческих батальонов, при каких обстоятельствах они оказались в плену, будут не только родные, друзья и журналисты, но и работники СБУ и Министерства обороны, которым, кроме всего прочего, предстоит самым тщательным образом изучить видеосюжеты, выложенные на сепаратистских сайтах и в YouTube, где пленные дают показания на камеру.

Есть там и два видео с 33-летним бойцом батальона «Айдар» Игорем Мельником. «Украинский каратель» (именно так накануне обмена писали о нем СМИ террористов), глядя в одну точку, отвечает на чьи-то (за кадром слышен очень вежливый голос) вопросы и говорит о «братоубийственной» «не нашей» войне, о том, что российских войск на Донбассе не видел, что, вернувшись домой, будет «убеждать ребят не воевать», что «Украина — целостная держава, но люди захотели отделиться», что «ЛНР» и «ДНР» имеют право жить отдельно от Украины, как и Крым»…

«Я не предатель», — несколько раз повторил Мельник, когда мы, завершив беседу, прощались у метро. «Вы мне верите?» — с надеждой заглядывал он в глаза и курил сигарету за сигаретой. Причина очень сильного волнения — не нахлынувшие воспоминания. Дело в том, что в самом конце долгой и очень трудной беседы речь зашла о злополучном видео. Когда выяснилось, что Игорь его до сих пор ни разу не посмотрел, я быстро нашла в телефоне сюжет и показала ему…

Через несколько дней стало известно, что Мельник сорвался и попал в психиатрическое отделение военного госпиталя. Увы, такие ситуации не единичны, и о них нельзя умалчивать.

Бывшему пленному требуется длительное лечение и обязательно психологическая реабилитация. У Игоря, по его словам, осколок в легком, не действует правая рука, из уха течет гной, болит позвоночник, выбиты зубы. Дезертир он, «аватар» (так на передовой называют любителей выпить) или жертва чудовищного стечения обстоятельств в любом случае выяснят те, кому положено.

— Игорь, кем вы были до войны, где жили?

— Я строитель из Ровно. В начале марта 2015 года получил повестку из военкомата. Мобилизовали. Сначала, как положено, прошел полтора-два месяца учебки, потом отправили в часть в Белую Церковь.

На фронт попросился сам. Извините, дядьке за тридцать, срочную службу отслужил давно (в 95-й аэромобильной бригаде), чего это я должен плац подметать?

Когда мы готовились к параду ко Дню независимости, приехали ребята из «Айдара». Обратился к ним. Пообещали посодействовать. Через время нашли меня: «Пойдешь?»

— Вы понимали, что вас ждет?

— Считаю, что на фронте ничего страшного нет. Не утверждаю, что я этакий откровенный патриот. Однако защищать страну — обязанность каждого мужчины. Прятаться как-то негоже. 16 октября выехали в зону АТО.

— На какой участок фронта попали?

— Под Горловку, в Новгородское Донецкой области. Там особых боев не было. Но «насыпало», правда, регулярно.

— Читала, что вы попали в плен, будучи раненым.

— Все случилось 11 декабря 2015 года. По нам постоянно гатили из одной точки. Решил рассмотреть все поближе.

— Один?

— Да. Зачем тянуть с собой ребят? Они, если что, отстреляются. Было темно. Не заметил растяжку. Получил контузию. Потом еще долго «песенки» слушал.

— Какие песенки?

— Звуки в голове. Не мог спать. Едва умом не тронулся… В общем, возвращаясь, отправился я, как говорят на фронте, не в ту сторону.

— Не сориентировались?

— Ну да. У меня нарушилась координация. Когда понял, что заблудился, решил подождать до утра и выходить к своим по следам. Думал, что по любому смогу как-то выскочить.

Там же эти ужасные туманы. Ни звезд, ничего не видно. Несколько метров — и все… До этого я два или три раза чуть не заходил на вражескую сторону. Слышал чужие голоса. Говор своих-то я знаю.

— В тот день было холодно?

— Нет, как раз наступила оттепель.

— Вы были с оружием?

— Конечно. У меня имелись и автомат, и граната. Однако она вылетела куда-то при подрыве на растяжке. Долго искал, но безуспешно. Потом выяснилось, что я прошел за ту ночь очень большое расстояние. Не знаю, куда шагал, куда полз. Вообще не понимал, где нахожусь.

— Не пытались позвонить своим?

— Нет. Там плохо «ловит» «Киевстар».

Я еще удивлялся: как это сепары не услышали, что что-то бахнуло? А утром меня «приняли». Сзади появился человечек. За его спиной стояла целая группа.

— Кто они были: российские военные, «кадыровцы», «ополченцы»?

— Не знаю. Не понял. Вроде местные. Гопота какая-то.

— Вас били?

— Пару раз ударили. Но я на таком адреналине был… Понял, что «приплыл»: сейчас убьют. Попросил закурить и попить.

— Дали?

— Да. И тут же стали делать селфи с «укропом». «Звони маме, — сказали. — Порадуй, что ты в плену». Может, меня и спасло от смерти то, что дали позвонить.

— Какие «добрые» люди!

— Серьезно. Меня это сильно удивило.

— Что вы сказали маме по телефону?

— До нее не дозвонился, набрал сестру Лену. А она говорит: «Да ну, не может быть, ты «разводишь».

После этого я сидел в машине и ждал, что произойдет дальше. Мне задавали вопросы: «Сколько вам там платят?», «Зачем вы сюда пришли? Мы тут живем и вас сюда не звали», «Вы же нормальные ребята. На фиг эта война?», «Понимаем, что вам говорят, что здесь русские войска. Их нет. Здесь только мы, местные. Мы защищаем свою землю», «Мы хотели жить отдельно. Надоело кормить Украину».

Когда узнали, что я из Ривного, да еще и из «Айдара», понеслось: «Ой, дядя, тебе повезло. В 2014-м мы бы тебя…» Их собралось много. Они словно развлекались: «Я ваших мочил», «Давай ему коленки прострелим», «Давай, б…, этого урода кастрируем», «К бэтээру привяжем и разорвем».

Я не раз с жизнью мысленно попрощался. Знал, что, если пикну, тут же замочат. Попросил: «Только не мучайте. Хотите убивать — убейте». «Э, нет, — был ответ. — Мы по кусочкам будем тебя резать». Они могли что угодно сделать. В тот момент лишь три-четыре адекватных человека сдерживали эту толпу. Потом один из «сепаров» куда-то позвонил, и за мной приехали.

— Вы россиян видели?

— Само собой. Но позже. Эфэсбэшников, военных, журналистов… А взявшие меня в плен, видимо, действительно были местные.

— Кто за вами приехал?

— Какое-то суперподразделение. То ли «Спарта», то ли «Сомали». Название, помню, было на «с». Подошел важный такой мужчина. Седой, ниже меня ростом: «Что, ты меня не знаешь?» Ответил, что нет. «Серьезно?! По телевизору не видел? Сейчас поедем, познакомимся поближе».

— Мешок на голову надевали?

— Не мешок, голову просто замотали какой-то тряпкой. Меня кинули в машину, и я отрубился — так сильно приложили прикладом или ногой… До сих пор на лице рубец остался.

Приехали в Горловку. Помню, что поднимался по ступенькам на второй этаж какого-то дома. Позже узнал, что это бывшее здание СБУ. Там тоже немного побили. Не скажу, что сильно. Расцепили наручники и сняли с головы тряпку. И начались допросы. Приходили разные офицеры, в том числе и полковник. Не знаю, кто он и откуда.

— В тот день вас кормили, поили, в туалет разрешали ходить?

— Не кормили, а в туалет попросился один раз.

— Вас допытывали в камере?

— Нет, в служебном кабинете. Там до утра со мной сидел молодой офицер, совсем пацан.

— Вы были контужены. К вам вызвали хотя бы медсестру? Может, таблетки дали?

— Какие там таблетки? Кофе, правда, предложили, и все.

Так вот, покурили мы с тем офицериком. «Ты откуда?» — спрашивает. «Из Ривного». — «У меня есть там друзья. Знаешь такого-то?» — «Знаю». Паренек меня сразу предупредил: «Держись. За тобой скоро такие-то приедут…»

Действительно, те, которые прибыли, еще в дороге стали меня испытывать. «А ну ручки вытяни, дружище. О, не трясутся. Какой рукой стреляешь? Левша, правша?» Один из них щелкнул затвором и приставил к моей голове пистолет.

— «Русская рулетка»?

— Ну да. Психологическое давление. Потом мне пригрозили: «Скинем в озеро, будешь раков кормить».

— Не сказали, куда везут?

— Нет. Ехали очень долго. Привезли — и сразу на допрос к каким-то серьезным мужикам. Меня неплохо «обработали» гаечным ключом, а потом были пытки «тапиком» (ТА-57 — военно-полевой телефонный аппарат, при наборе номера вырабатывает электричество. На уши жертвы цепляют прищепки и пропускают ток через голову. Все, кто прошел через эти пытки, говорят, что они невыносимые. — Авт.).

— Что они хотели от вас узнать?

— Требовали показать позиции, где кто из украинских подразделений стоит.

— Долго длились допросы?

— Долго. Я не видел, кто со мной разговаривает, кто заходит в кабинет и выходит. Мне всегда надевали что-то на голову.

Раз семь от ударов слетал со стула. У меня вес тогда был 90 килограммов. Но меня так кто-то «с колена» поднимал, что мама не горюй.

— Вам предлагали перейти на их сторону?

— Конечно. Обещали зарплату, квартиру, машину и девочек.

— Но какой от вас боевикам толк, извините?

— Наверное, чтобы по телевизору показать: бравый «укроп» перешел на сторону «ДНР»… Постоянные допросы продолжались около двух месяцев.

— Где вы спали?

— В подвале на голом матрасе. Не мылся все это время.

— Там было холодно?

— Нормально. Сначала я вообще не знал, где нахожусь. Потом выяснилось, что попал в здание донецкого управления СБУ на улице Щорса. Думал, что там нет украинских пленных. Но перед Новым годом меня посадили «на яму», где сепаратисты держали и своих проштрафившихся, и наших ребят.

— За что вас туда посадили?

— Откуда я знаю? В течение месяца находился «на яме» практически один. Потом привезли мальчика, который приехал в Донецк из Запорожья — погулять… Этого Сережу позже освободили, мама его забрала.

— Вам разрешали позвонить домой?

— Нет. После того как позвонил сестре в первый день, потом, если не ошибаюсь, позволили позвонить 15 июня — перед переездом в макеевскую тюрьму.

— В тюрьме тоже издевались?

— Нет. Там никто никого не трогал.

— Туда приезжали представители Красного Креста?

— Два раза. Кстати, посылки, которые высылали родители и волонтеры, мы не получали. Мне интересно, куда террористы их девали. Видимо, забирали себе, а взамен выдавали нам какие-то пакеты с подачками, другого слова не подберу.

— Как коротали дни в неволе?

— Чтобы «крыша не поехала», подтягивался, отжимался, много читал (в тюрьме была библиотека). Еще разрешали телевизор два часа в день смотреть.

— Чем кормили?

— Обычной зэковской баландой. Может, даже хуже.

— Уголовники там тоже сидели?

— Мы на втором этаже находились, а они на первом. У нас в помещении даже камера наблюдения висела — мол, чтобы охрана видела, что нас не прессуют.

— Сколько вас было в камере?

— Трое.

— Ладили между собой?

— Честно говоря, было всякое. Мы надоели друг другу. Эмоции часто зашкаливали.

— Вас навещала «омбудсмен ДНР» Дарья Морозова?

— Последний раз она была в мае прошлого года. Вела себя нормально. Уговаривала ждать обмена.

— В макеевскую колонию дважды приезжала народный депутат Украины Надежда Савченко. Как к этому визиту отнеслись ваши товарищи?

— В феврале прошлого года она заходила к нам. Нормально поговорили. А во второй раз, непосредственно перед обменом, Савченко в нашу камеру почему-то не зашла. А жаль -- осталась бы под впечатлением. У нас сидел парень, которому скоро исполнится 27 лет. У него на нервной почве обострился сахарный диабет. Весил 42 килограмма при росте метр восемьдесят… Он, кстати, до сих пор там сидит.

— Когда вас посадили в автобус, чтобы ехать на обмен, какие испытывали чувства?

— Никаких. Не осознал, что весь кошмар остался позади.

— Что планируете делать после лечения?

— Надо немного восстановиться, вес набрать. После этого пойду на биржу труда.

— На видео под названием «Пленный из батальона «Айдар: «Мы тут воюем брат против брата», датированном 19 декабря 2015 года (то есть через четыре дня после того как вас взяли), вы говорите, что россиян на Донбассе нет, призываете украинцев не воевать… Вас заставили сказать такое?

— Сзади стояли два амбала. Жалко, что в тот момент у меня не было гранаты. Взорвал бы и себя, и их.

Я ведь не знал, что меня снимают в тот момент. Еще подумаете, что я предатель, что сдался. Нет, я им говорил, что Донбасс — это Украина, и что я у себя дома.

В завершение скажу, что не знаю, как люди в этих «республиках» живут. Там уже ничего не осталось — ни шахт, ни заводов, ни фабрик. От одного «сепара» как-то слышал: «Еще немного, и мы будем в Украине по мусорникам лазить».